Вопрос. В одной из бесед вы говорили, что можно проверить, насколько твое сердце ни к чему не прилеплено, а жаждет только Христа. Вы говорили так: представь, что тебя неожиданно переводят на другое послушание. Ты расстроишься, огорчишься? Или представь, у тебя забрали все, чем ты живешь. Ты пребудешь в мире душевном? По поводу послушания я не очень тревожусь, но я не могу себе представить, если меня лишат монашеской жизни, подумать об этом страшно. Значит ли это, что я недостаточно отдаюсь на волю Божию?
Ответ. Хорошо, если вы только этого боитесь, здесь ничего страшного нет. Но монашескую жизнь никто не может у нас отнять. С меня могут снять рясу, сбрить бороду, постричь волосы, а душу кто у нас отнимет? Наша душа — монах, а не одежда. Конечно, мы и одежду монашескую любим. Мы читаем в книгах, как в России во время гонения с монахов и монахинь снимали рясы, и они работали на заводах и где угодно. Вы думаете, они перестали быть монахами? Нет, они как раз были подлинными монахами. Там, в гонении, была большая благодать. Сейчас все хорошо, просто замечательно, но благодать – в гонении, в трудностях.
Мне рассказывал один афонский монах, великосхимник, что в братстве, где он жил, был один молоденький послушник, который хотел стать монахом, не отслужив в армии. В какой-то момент пришла полиция забрать этого юношу, чтобы призвать его в армию. А юноша был немощным и телесно, и духовно. Его старец очень переживал, как такой немощный брат выдержит в армии. Тогда монах, который был великосхимником, пришел к старцу и сказал ему: «Старец, давай я пойду в армию вместо него». Старец спросил его: «А ты готов?» «Да, готов, хоть сейчас». Он тут же снял с себя рясу, сбрил бороду, волосы и отправился с полицией в армию и выдал себя за того юношу. Они ночевали в Иериссосе, и, как рассказывал мне этот монах, который сейчас уже в возрасте, старше меня, той ночью, в гостинице, без рясы, без волос, бес схимы, под шум песен он всю ночь находился в раю. Он никогда не чувствовал такой обильной благодати, как в ту ночь. И это за то, что он принес себя в жертву за своего брата. А на следующий день прислали телеграмму из воинской части, что в армию идти не надо, и его вернули на Афон. Тот монах жалел и говорил: «Я лишился такой благодати! Я вернулся и снова стал исполнять свою волю».
Подлинный монах должен быть монахом внутри, а не только снаружи.
Вопрос. Как проверить, есть ли во мне настоящее смирение и послушание перед игуменией?
Ответ. Это видно из повседневной жизни. Была одна монахиня в монастыре св. Ираклида, которая вроде бы хотела быть послушной, но все время творила свою волю. Однажды, когда я был в том монастыре, игумения говорит мне при этой сестре: «Сестра Кассиана (имя я выдумываю) очень послушная. Она недавно подошла ко мне и спросила: “Матушка, как выполнить эту работу?” Я ей рассказала. Она тут же: “Ой, матушка, так я не могу”. “Хорошо, — сказала я, — не можешь так, сделай вот так”. “Но и так я не могу”. “Хорошо, сестра, тогда делай, как хочешь”. И она сразу мне ответила: “Буди благословенно!” Видите, владыка, какая она послушная?»
Вопрос. Я сильно боюсь смерти. Как монаху относиться к смерти?
Ответ. Не думайте о смерти. Думайте о Христе. Тот, кто думает о Христе, побеждает смерть. Среди вас много молоденьких, оставьте мысли о смерти. После 55 лет так или иначе придет и мысль о смерти. Это само собой придет. А сейчас думайте о Христе, о любви Христовой, о том, какое благословение Он даровал вам находиться в монастыре, думайте о послушании. Оставьте мысли о смерти дьяволу.
Вопрос. Когда на службе красиво поют, увлекаешься и начинаешь просто слушать. Когда поют плохо, осуждаешь. Как быть?
Ответ. Собрать свой ум и молиться. Потому что и то, и другое означает, что мы рассеиваемся умом. Когда поют красиво, скажем: «Слава Богу, как красиво поют сестры!». Но и если певчие делают какую-то ошибку, ничего страшного в этом нет.
Самим сестрам-певчим нужно быть очень внимательными, потому что у певчих бывают сильные искушения. В монастырях всегда бывает так, что певчие то и дело теряют свой внутренний мир, исполняя послушание. Я знал отцов, которые прекрасно пели и были настоящими молитвенниками, но это были монахи, которые отреклись от своей воли. И я знал также монахов, которые хорошо пели, но у которых было очень много искушений, потому что было много желаний, они не отреклись от своей воли.
Однажды один певчий спросил у старца Паисия: «Старче, если святые отцы говорят, что псалмопение прогоняет бесов, почему у нас на клиросе так много искушений?» Старец Паисий ответил: «Оно прогоняет их с правого лика на левый и с левого на правый, так они и ходят туда-сюда». Поэтому будьте внимательны.
Вопрос. Скажите, пожалуйста, богатая фантазия — это плохо?
Ответ. Нужно использовать ее во благо. Все, что человек имеет, он может использовать во благо. Был один чрезвычайно любопытный монах, который хотел знать всё. Все новости были ему известны. Старец Паисий сказал ему: «Отец, Господь так одарил тебя, у тебя такое любопытство, сделай же его святым любопытством». И пусть сестра, которая задала этот вопрос, сделает свою фантазию святой фантазией. То есть, нужно использовать свои душевные качества так, чтобы они становились духовными. Конечно, нужно и молиться. Тогда постепенно богатая фантазия несколько умерится и в итоге станет святой фантазией.
Вопрос. Скажите, пожалуйста, что дает монастырю жизнь, а что его губит?
Ответ. Жизнь монастырю дает Христос, так же как Он дает жизнь всему миру, Церкви, семьям, приходам, — всему. Когда есть Христос, тогда все пребывает во свете. Когда Христа нет, все пребывает во тьме. Христос есть жизнь мира. И в монастырях искомое — это Христос, а не что-либо внешнее. И внешнее, конечно, необходимо, но смысл монашеской жизни — во Христе, Он — жизнь монастыря.
Вопрос. Дорогой владыка, благословите. Часто сестры, которым больше 30 лет, заводят разговор о возрасте, об усталостях, болезнях, связанных с возрастом, как будто духовная жизнь невозможна, когда стареешь. Мне больно слышать подобные разговоры, кажется, что они совсем не монашеские. Как мне реагировать в таких ситуациях и что вы скажете по этому поводу?
Ответ. Наверное, сестре, задавшей вопрос, еще нет 30 лет. Пусть она доживет до этого возраста, и тогда посмотрим, что она скажет (смеется).
Действительно, многие монахини боятся болезней, постоянно думают о своем здоровье, врачах, лекарствах. Это одна из особенностей женской природы. Но монахиня должна подняться выше женственности, стать мужественной. Вы же видите, что все святые жены имели мужественный дух. Не нужно беспокоиться, заболею я или нет. Болезни преследуют того, кто их боится. А тот, кто бесстрашен, никогда не болеет.
Вопрос. Владыка, в одной из ваших бесед вы упоминали, как слышали на богослужении ангельское пение. Расскажите, пожалуйста, подробнее.
Ответ. Вы хотите, чтобы я для вас повторил это пение? Это невозможно. Пение, противоположное ангельскому, – вот такое я легко могу исполнить.
Один раз я на самом деле слышал, как поют ангелы. Это случилось еще при старце Иосифе. В то время мы каждый день в полночь служили Божественную литургию. После захода солнца и до полуночи старец совершал свое бдение по четкам. В своих кельях молились и мы — служащий иеромонах, певчий (сам старец петь не мог) и я. Обычно я служил у старца.
Наше небольшое братство тогда только-только переехало в Ватопедский монастырь из Нового скита, где мы много лет жили до этого. В Ватопеде у нас начались большие искушения. Отцы, жившие в монастыре (несмотря на то, что сами пригласили старца), нас не принимали. Они создавали нам множество проблем. Старец был в сложном положении, не знал, что делать. Но он даже в такой ситуации никогда не нарушал своего распорядка дня: каждый вечер совершал бдение по четкам, а в полночь мы служили Божественную литургию в церквушке Святой Троицы, очень маленькой, вмещавшей всего четырех-пятерых монахов. Мы служили очень тихо, еле слышали друг друга, потому что не хотели беспокоить других отцов, которые спали в это время.
Во время одной такой литургии я, как иерей, возгласил: «Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще…». На клиросе как всегда был только один брат, но я вдруг услышал в церквушке очень громкое пение многих голосов – ангельских голосов, необычных для людей, тем более на Святой Горе, где живут одни мужчины и никто не может взять такие высокие ноты. Они пели: «Свят, свят, свят, свят, свят…». До конца не допевали, только «Свят, свят, свят…». Я тогда подумал: может, брат магнитофон включил? Что происходит? Почему он останавливается на этих словах? Я не мог ничего понять. А голоса продолжали: «Свят, свят, свят…» Они доносились откуда-то из-под купола. Я посмотрел наверх, потом взглянул на старца. Он приложил палец к губам, и я продолжил читать молитву дальше. Так мы слышали ангельское пение, но каким оно было — не могу вам рассказать. Я помню их голоса, храню в памяти, но описать не могу. Только потом я осознал, что произошло. В тот момент я подумал, что кто-то включил магнитофон. Но магнитофона в храме, конечно, не было.
Вопрос: Вы были знакомы со многими святыми нашего времени, впитали в себя их духовную традицию. Расскажите, пожалуйста, о том, какое значение для вас имели эти встречи, как они изменили вашу жизнь.
Ответ: Да, действительно, я был знаком со многими современными святыми. Господь управил так, потому что у меня была в этом серьезная духовная потребность. Я познакомился с ними в первые годы своего монашества. Тогда я был рьяным ревнителем монашества, и говорил, что хорошего человека можно встретить только в монастыре, причем только на Святой Горе.
Но пришло время, и старец Иосиф поручил мне (против моей воли), отцу Исааку и некоторым другим отцам отправиться на Кипр, чтобы устроить там монастырь. Мне это показалось ужасно трудным, настоящей трагедией, я не хотел ехать. Я долго боролся, чтобы переменить решение старца, но он остался непреклонным. Я даже решил поссориться с ним. Подумал, что поругаюсь со старцем, месяц-два мы не будем разговаривать друг с другом, потом я приду к нему, попрошу прощения, мы помиримся и ни на какой Кипр я не поеду. Но у меня была и другая мысль: а если он умрет, а мы в это время будем в ссоре, что же будет? В итоге я, конечно, проявил послушание. Это был единственный раз в моей жизни, когда я по-настоящему послушался, действительно отсек свою волю, больше такого никогда не было.
Мы приехали на Кипр после многолетнего пребывания на Афоне. Все было непривычно. Я совершенно отвык видеть женщин. Помню, как во время богослужения я возгласил «Мир всем», обернулся, чтобы благословить народ, и изумился, увидев женщин. Я тогда подумал: «Господи, помилуй! Где я? Что это за существа такие?»
Однажды мы были в монастыре святого Николая в Пафосе (это весьма глухая местность, настоящая пустыня). Меня сильно бороли помыслы уехать, вернуться назад на Святую Гору, но старец мне не разрешал. Я все время в уме разговаривал с ним: «Ну ты посмотри, что же я буду делать среди этих камней, скал, один? Чем тут заниматься?» Мой ум был словно бурное море – столько помыслов против старца, который отправил меня с Афона на Кипр. «Оставил я Афон, приехал сюда, здесь ведь ничего нет, абсолютно ничего».
В этот момент приходит одна старушка с палочкой и говорит: «Мне нужно исповедоваться». Первая моя мысль была: «Вот и ты еще пришла исповедоваться». Я ей говорю: «Ну давай, бабуля, заходи», а про себя думаю: «Тебя старец прислал сюда, только чтобы бабушек исповедовать, вот и вся твоя духовная жизнь». Я надел епитрахиль. Вы знаете, у нас исповедь происходит реже и потому это длинный разговор, люди садятся и долго беседуют с духовником, не так как в России. Я произнес молитву, сел, говорю бабушке: «Садись». Продолжаю думать о своем, а старушка начала исповедаться. У меня помысел: «Вот теперь бабушку вынужден слушать». А она вдруг стала рассказывать потрясающие вещи. В молодости эта женщина не вышла замуж – ради того чтобы заботиться о своих престарелых родителях. Она жила в деревне одна, запиралась у себя в доме и целый день молилась. «Сынок, ты знаешь, когда я вечером молюсь, вся моя комната наполняется светом, и весь мир становится светом, и мое сердце горит от любви ко Христу и я становлюсь вся как вулкан, вся наполняюсь светом». Я, как услышал это, оцепенел от изумления: «Господи, помилуй! Что она говорит?» Я смотрел на нее в изумлении, а она рассказывала все это с необычайной простотой. Она не понимала, что видела. У меня пропали все мои многочисленные помыслы, я дослушал бабушку до конца, положил на ее голову епитрахиль, чтобы прочитать разрешительную молитву. В моей душе все еще оставалась печаль. Но вдруг весь храм наполнился благоуханием, исходящим от старушки. Я смотрел на нее и говорил: «Бабушка, ты нам глаза открыла!» Впоследствии она стала монахиней, приняла великую схиму и говорила, что любит Христа так сильно, что горит от этой любви. Через несколько дней после пострига ее дом загорелся, и она стала мученицей. Я верю, что ее душа находится в раю со Христом.
Дорогие, кто же нас спасает в итоге? Христос нас спасает, Церковь, а не место! Потребовалось много лет, чтобы я сердцем согласился с этой истиной, но теперь я убеждаюсь в этом каждый день. Все, что мы совершаем в своей жизни: посты, бдения – все это только ради любви ко Христу, больше ни для чего. Он — Альфа и Омега, Начало и Конец, всё. Христос — это всё. Аминь.